Новости
«Мне сказали: если не согласны — вы здесь работать не сможете», — вспоминает минчанка Наталия Курачева свое недавнее собеседование. Женщина хотела устроиться библиотекарем, но не стала: оказалось, что в комплекте с работой в библиотеке идут провластные митинги.
О том, что именно произошло на собеседовании и почему Наталия не готова посещать мероприятия в поддержку нынешней власти — даже ради желанной работы, в нашей беседе.
«Какая бы ситуация сейчас ни была в стране, они — за мирную, процветающую Беларусь»
Наталии Курачевой 53 года. По образованию она преподаватель иностранных языков — оканчивала педагогический институт в Омске, потом переехала в Беларусь. Но, говорит женщина, по профессии она почти не работала.
— В основном я работала в коммерческих фирмах, на должностях, которые были неразрывно связаны со знанием иностранного языка, — поясняет она. — Но недавно от офисной работы пришлось отказаться: у меня на попечении оказалась 86-летняя свекровь с деменцией.
Уже больше полугода Наталия практически все свое время посвящает пожилой родственнице: к сожалению, та не может ни есть, ни ориентироваться в пространстве без чужой помощи.
— Сидеть взаперти с больным человеком психологически тяжело, — признается Наталия. — Спустя несколько месяцев такого сидения я поняла: мне срочно нужен доступ к людям, к социализации. Решила поискать себе работу — такую, чтобы на пару часов хотя бы выйти и чтобы была не нервная: напряжения мне и дома хватает. Зашла в библиотеку за книжкой, а там такая атмосфера: тихо, спокойно! То, что мне нужно.
Вернувшись домой, Наталия сразу же позвонила в один из филиалов библиотеки (адрес библиотеки женщина разглашать не хочет — боится навредить сотрудникам, но эта информация есть в редакции. — Прим. LADY). Там ее перенаправили в «центральный аппарат» — головной офис, где и проходило собеседование.
— По телефону мне сказали, что общаться я буду с директором, но когда я туда пришла, директора не было. Меня принимала замдиректора, — делится деталями собеседница. — Она сказала: мы готовы вас взять, но зарплата будет очень маленькая — 400 рублей, потому что у вас нет профильного образования. Кроме того, по ее словам, я должна понимать, что библиотека — государственное учреждение, какая бы ситуация сейчас ни была в стране, они — за мирную, процветающую Беларусь, и все мероприятия, которые проводятся от лица государства, в том числе и митинги, придется посещать. «Если не согласны — вы здесь работать не сможете».
Наталия говорит, что ее интервьюер была очень любезна, но вела себя «как очень опытный чиновник, который никогда не выражает своих эмоций».
— Мне четко дали понять: митинги — обязательное условие, — уточняет она.
После собеседования наша героиня отправилась в саму библиотеку — познакомиться с персоналом. Там она поинтересовалась у сотрудников: правда ли, что придется ходить на провластные митинги?
— Они подтвердили: да, так и есть, — вспоминает Наталия. — Как я поняла, люди, работающие там, постоянно придумывают отговорки, чтобы не ходить. И, похоже, морально готовы к тому, что за это лишатся работы: по их словам, если не набирается определенное количество людей, может дойти и до закрытия филиала. Если честно, у меня нет подтверждений, но я в это верю: если у нас закрывают театры, что стоит закрыть библиотеку?
Знаете, мне в библиотеке очень понравилось. Моя душа отозвалась на эти ковровые дорожки, стеллажи, мне было хорошо и спокойно. Сейчас столько боли вокруг, а там — книги, тишина, духовность, если хотите. Наверное, меня бы даже приняли на работу — с учетом моего опыта, жизненного и профессионального. Но я поняла, что не готова участвовать ни в каких мероприятиях в поддержку нынешней власти, которую я считаю нелегитимной. Сказала: я оставлю свои контакты, и как только сменятся условия, я приду к вам.
Искать новую работу или вновь пытаться устроиться в библиотеку Наталия пока не планирует.
— Пойду тогда, когда не надо будет хитрить, обманывать, скрывать свою позицию, — резюмирует она.
«Когда умер Брежнев, я плакала»
Наталия признается: хоть сейчас она не поддерживает белорусскую власть, так было не всегда.
— Я — человек, который родился и вырос в Советском Союзе (Наталия родом из Омска, но уже 30 лет живет в Минске и является гражданкой Беларуси. — Прим. LADY). И весь этот советский режим — октябрята, пионеры, комсомольцы, «помоги ближнему» — на меня очень хорошо ложился: мне казалось, что это самый лучший строй в мире. Когда умер Брежнев, я, восьмиклассница, плакала: боялась, что война начнется. Представляете, какая мощная была пропаганда?
Я сожалела о распаде СССР, где было братство народов, единый язык, поэтому в 1994-м году я абсолютно искренне голосовала за Лукашенко: его риторика была мне близка. Даже больше того: все годы его правления я была за Лукашенко и за то, что происходит.
Я же постоянно ездила в Омск к родителям и сравнивала, как развивается Беларусь и как развивается социальный сектор в Омске. Такая яма, такая пропасть между ними! Причем до сих пор, несмотря на недавние события. Беларусь — цивилизованная европейская страна, а Омск для меня — заброшенная Сибирь, без дорог, медицины и транспорта.
Впервые «переболела» морально я в 2017-м году: по всей стране проходили митинги против декрета «о тунеядстве» и другие акции протеста. Сколько же тогда задержали людей! И как жестко… Знаете, даже когда в 2010-м году была «Плошча», я вроде уже все понимала, но протестующих особо не поддерживала: меня устраивало, что у нас чистая страна, медицина хорошая, безопасно. Но почему-то лишь в 2017-м меня это очень сильно задело.
Помню, я зашла на сайт Администрации президента и написала электронное обращение — мол, белорусы вышли, попросили вас, так зачем вы их бьете? Такой был посыл. Естественно, мне никто не ответил.
Я тогда выверяла каждое слово, писала так, чтобы не привлечь к себе лишнего внимания. Конечно, страх во мне сидел, я же помнила, как было в советские годы, еще и муж упрекнул: зачем ты это сделала, сейчас возьмут «на карандаш». Но я все равно выразила свой маленький пассивный протест.
А когда началась эта (имеется в виду 2020 год. — Прим. LADY) предвыборная кампания, когда начали арестовывать людей, у меня уже сильное возмущение поднялось: ну что же это такое делается? Это некрасиво, неприлично, непорядочно, нечестно. Как можно в открытую так себя вести — с вызовом, нагло, и ничего не бояться?
По словам Наталии, именно этим летом она «стала эволюционировать от преданного Советам человека до такого же преданного, но неприятеля режима».
— А потом произошла беда с моим сыном — его задержали и избили. И как после такого я буду ходить на провластные митинги?
«Мне хотелось скулить от боли и ужаса»
О том, что именно произошло с сыном Наталии Курачевой, 20-летним Алексеем, большинство читателей TUT.BY уже знает. Об этом молодой человек, находясь в реанимационном отделении БСМП (куда он поступил с закрытой легкой ЧМТ, сотрясением головного мозга, ушибом мягких тканей и тканей правой скуловой области, множественными кровоподтеками и травматическим шоком 2-й степени), сам рассказал журналистам.
— Они меня всем автозаком обрабатывали. Избивали все, кто там был — человек 8 или 10, полностью экипированных. Здоровые такие. Принимают несколькими ударами, я падаю лицом в пол. Сказали «руки за голову» — и начинают месить меня. Бьют везде, бьют-бьют-бьют, — поделился с нашими коллегами Алексей.
— Я очень просила своих детей — сына и дочь — никуда не ходить, — вспоминает Наталия. — Во мне-то советский человек жил — «как бы чего не вышло». Я говорила им: давайте действовать иначе, писать обращения. Но, естественно, меня никто не слушал: дети же взрослые, у них принципиальная позиция.
Да что там, я и сама выходила — 9-го августа, к избирательному участку, чтобы посмотреть результаты голосования. Только потом приехал ОМОН, и мы разбежались, так и не узнав, как подсчитали наши голоса.
В общем, вечером 12-го августа сын, как обычно, отзвонился: я домой иду. Я спокойно спать легла. А 13-го утром мне позвонили из больницы: вы, говорят, только не пугайтесь, но ваш сын в реанимации, нейрохирургии. Что я испытала, пока туда добралась! Нейрохирургия — это ведь очень серьезно. Мы с мужем не знали, что и думать.
Когда я увидела Лешины гематомы, мне хотелось скулить от боли и ужаса. Плакать я не могла: у меня внутри все будто замерло, комом встало. Я не понимала, как один человек может так безжалостно избивать другого человека. За что? Я испытала сильнейший шок и до сих пор хожу к психологу.
Я вдруг задумалась о том, как я могла все это любить. Ведь моя семья от режима страдала и раньше: еще в советские годы дедушка попал под репрессии, десять лет лес валил. Но я эмпатии не испытывала — наверное, потому что я сама не пережила это. А когда пережила — с собственным ребенком, когда своими глазами увидела все эти зверства, осознала, какой ценой было оплачено мое советское детство.
Сейчас сын Наталии находится за границей. Оставаться в родной стране, решил молодой человек, ему теперь небезопасно. Наталия за Лешу очень переживает и, как любая мама, очень хочет, чтобы ее ребенок поскорее вернулся домой.
— Все, что происходит вокруг, будто из фильмов ужасов — только, увы, это наша реальная жизнь, — говорит она. — Нам нужно продолжать идти к своим целям — прекращению насилия со стороны власти, избавлению от диктатуры. Да, раньше мне казалось, что в Беларуси все хорошо, но сейчас понимаю: так, как в Беларуси, быть не должно.
