Ноябрьские тезисы, или Мода как революционная необходимость

Политические революции никогда не бывают направлены исключительно на общественно-политический строй: как только индивид взгромождается на броневик или толпа собирается в зале для игры в мяч, а широкие народные массы начинают смотреть в указанном направлении, меняется абсолютно все.

Экономика и политика упрямым эгоистичным бронепоездом тянут за собой даже упирающуюся моду, которая вроде как совсем не о социальных потрясениях. Но хочешь не хочешь, а соответствовать и подстраиваться надо. Хотя бы потому что чересчур сложные прически хоть и эффектны,  но выглядят куда как торжественнее революционного орудия возмездия – гильотины. Почему мода идет за революцией? В силу своей причастности к искусству она должна отражать правду новой жизни, в силу бизнес-составляющей – приспосабливаться к новым экономически-политическим обстоятельствам.

Chen Junghong, Spring 2009; Sabyasachi Mukherjee, Spring 2008, culture.superselected.com

Это была революция, мы одевались как могли

Давайте сразу разграничим революции в моде (это о маленьких черных платьях и дамских смокингах) и моду в революциях. Мы будем говорить о втором, и если вам кажется, что тема нежизнеспособна, то вы наверняка забыли, что одежда может дать имя революционному движению. Одежда, цвет, образ – отличный и понятный всем символ, грех не воспользоваться. Как это произошло во время Великой французской революции, движущей маргинальной силой которой были санкюлоты. Приличные люди эпохи в то время носили кюлоты – короткие штаны, застегивающиеся под коленями. Бедняки – напротив – носили бог весть как скроенные и сшитые штаны, и название "без кюлотов" (sans-culottes) для одних звучало гордо, другие пытались вложить в слово как можно больше презрения. Вторых, кстати, вместе с их аристократическими кюлотами эти самые "бескюлотные" быстро привели к единому знаменателю совместно с якобинцами. Такая вот иллюстрация к вопросу о второстепенности предметов одежды.

"Знаменосец", Луиз Буали; "Революционер с копьем", гравюра неизвестного художника, 1793 г.

Фригийский (вариант – якобинский) колпак, иллюстрация из книги The Politics of Appearances: Representations of Dress in Revolutionary France

Разделение на своих и чужих демонстрировала мода на прически во время Английской революции: роялистам-"кавалерам" противостояли сторонники парламента, названные "круглоголовыми" по форме прически. Возможно, революционному духу такие имиджевые мелочи безразличны, но вот его носителям, как показывает история, – нет. Страсть человека к униформенности может проявляться не только в придумывании мундиров. Порой достаточно одного аксессуара, одного штришка – и ты уже санкюлот или вообще демшиза.

Своеобразной охранкой в лихорадочные дни революционного разброда матушки России стал красный бант. Носили его все: и сторонники, и сомневающиеся, и те, кому вовсе индифферентны были социальные потрясения: "незнакомки" с определенным прайсом, уголовники. Не брезговали красной лентой даже не собирающиеся солидаризироваться буржуа и аристократы: это было отличным способом отбрехаться от пьяной матросни из ревкома. Правда, тенденция продержалась очень недолго, от ненадежных красных бантов вскоре перешли к другой системной классификации своих и чужих. Но некоторое время красный бант давал такую иллюзию безопасности – будто стоишь в охранной пентаграмме, а бесы извне кривляются.

Сергей Малютин. "Портрет Фурманова", 1922

Только одни говорят от сердца, а другие – для маскировки. Каждый: "народ!", "свобода!", "революция!", "демократия!" Все нацепили красные банты! А кто же тогда еще вчера в красный цвет стрелял, как в мишень? Для кого наш флаг был что для разъяренного быка? А нынче – банты, кокарды, бутончики! И все голосят: "Товарищ, товарищ!" Кто кому товарищ? Боюсь, могут так задурить голову словами, что потом не скоро этот мусор из нее вытрясешь.

(В.М. Понизовский, "Заговор генералов")

***

– Подумай сама, – начинает старший, – мыслимое ли дело, чтобы немцы подпустили этого прохвоста близко к городу? Подумай, а? Я лично решительно не представляю, как они с ним уживутся хотя бы одну минуту. Полнейший абсурд. Немцы и Петлюра. Сами же они его называют не иначе, как бандит. Смешно.

– Ах, что ты говоришь. Знаю я теперь немцев. Сама уже видела нескольких с красными бантами. И унтер-офицер пьяный с бабой какой-то. И баба пьяная.

(М.А. Булгаков, "Белая гвардия") 

– Ты вшей покорми в окопах, – закричал солдат, – тогда меня и допрашивай! Царские недобитки! Сволочи! Красные банты понацепляли, так думаете, что мы вас насквозь не видим?

(К. Г. Паустовский. "Повесть о жизни. Начало неведомого века") 

П.Д. Бучкин, "Портрет революционного матроса", 1917 г.

Газета печатала ошеломляющие телеграммы со всех концов страны, хронику московской жизни и изредка два-три приказа комиссара Временного правительства доктора Кишкина. Никому даже не приходило в голову выполнять эти приказы. Поэтому фигура Кишкина имела чисто декоративный характер. Это был суховатый человек с седеющей бородкой и глазами жертвы, обреченной на заклание. Ходил он в элегантном сюртуке с шелковыми отворотами и носил в петлице красную кокарду.

(К. Г. Паустовский. "Повесть о жизни. Начало неведомого века") 

Паустовский вообще дает прекрасную, выразительную картину слома: здесь и цилиндры, и лакированные штиблеты, и заскорузлые шинели – адская смесь социального разброда времени.

Революционная мода России – вообще интересная тема, и, к сожалению, историки и аналитики моды пока ее в большинстве своем игнорируют. Должно быть, из-за скользкой подоплеки, а возможно, им неинтересно писать о воротниках из кошек и неэлегантных косоворотках. Но, сдается, сама тема имеет все шансы обогатить историю моды занятными анекдотами, как, например, история о том, почему матросы стали носить пулеметные ленты крест-накрест, хотя пулеметы за собой не таскали. (Причина была очень простой: патроны для винтовок Мосина и легендарного пулемета "Максим" были одинаковыми. И как только матросы сошли на сушу в поисках революционной правды, они обнаружили недостаток патронов россыпью, зато на складах пулеметных лент было в достатке. Так что получилось и удобно, и в какой-то степени даже элегантно, и устрашающе – три смысла (утилитарность, гармония, концепция) в одном).

От предметов – к образам

Че Гевара, пожалуй, самый сексуальный и искренний революционер из всех известных, стараниями ушлых маркетологов стал отлично продаваемым символом: его портрет авторства Альберта Корда, переработанный Джимом Фицпатриком в красно-черный постер, тиражируется сегодня миллионами экземпляров на самых разных поверхностях и неожиданных носителях. Носят его антиглобалисты: Че Гевара – удобный универсальный символ борьбы с системой. Правда, борьба с системой стала новой системой со своими пороками и недостатками, и мало кто думает, что товарищ Че, воскресни он, врагом номер один объявил бы не американский капитализм, а панмировое помешательство на его – уже иконическом – лике. Революционную принтованную иконку носят не только антиглобалисты, но и их безыдейные антиподы – клабберы. Что они пытаются демонстрировать? Вряд ли в этом приобщении к мировой истории революций есть хоть толика здравого смысла, просто Че Гевара красив, в отличие от Ленина, поэтому выгодно подчеркивает мачизм и альфа-самцовость.

Не всегда с портретами вождей обращались так вольно и бездумно. Татуировки революционной триады – Маркса, Энгельса, Ленина (иногда в иконостас вводили тов. Сталина, хотя о какой он революции?..) – по многочисленным объяснениям социологов и историков приобрели особую популярность среди заключенных. Причем не политических, а уголовных. Прослойка "социально близких" во времена великого кормчего отличалась изощренностью толкований актуального мира: если посадить могут за селедку, завернутую в газетный портрет вождя, то чекист поостережется стрелять в грудь, с которой на него смотрит чернильный профиль отца всех народов. На самом деле, никаким особенным оберегом это считаться не могло: выстрел в затылок гарантирует приведение казни в исполнение без горького привкуса политической диверсии. Но факт остается фактом: именно такая легенда осталась нам в наследство как толкование странного украшательства собственного тела, и какой удельный весь сермяжной правды в этом – остается только гадать.  

Из книги "Русская криминальная татуировка. Энциклопедия"

Что делать, если героев не осталось?

Что мы имеем сегодня, помимо иконы товарища Че? Таких сильных образов нет, как ни тиражируй и не пиарь. Остается возвращение к хрестоматийным аксессуарам. В политике белорусской это был деним. Все помнят неудавшуюся джинсовую революцию образца 2006 года от Милинкевича: джинсы как символ свободы, накрепко зацементированный в сознании детей 70-х и 80-х, по какой-то причине не смог снискать популярности у предполагаемой таргет-груп – экономически активного населения. Идею революционных аксессуаров – джинсовых ленточек, опутавших Минск, подхватили в России в последний всплеск политической активности – правда, ленты там были белыми. Но об этом все уже забыли, и, как ни странно, сегодня самый модный аксессуар противостояния и борьбы – это балаклавы, маски девиц из Pussy Riot, самых противоречивых узников совести за всю историю современной России. Они уже везде: в интернет-магазинах по три копейки за ведро, на подиумах, на пляжах, модных фотосетах, а майки Free Pussy Riot даже в мультике South Park.

CTVNews.ca

Gerlan Jeans Spring 2013 / Photo by Joe Kohen/Getty

Photo Phoebe Streblow

Понравилась статья? Пусть и другие порадуются – жми на кнопку любимой соцсети и делись интересными новостями с друзьями! А мы напоминаем, что будем счастливы видеть тебя в наших группах, где каждый день публикуем не только полезное, но и смешное. Присоединяйся: мы Вконтакте, сети Facebook и Twitter.