Новости
Сегодня стало известно, что Ольгу Хижинкову осудили за участие в несанкционированном массовом мероприятии и дали 12 суток ареста. Мы решили вспомнить наш недавний разговор, который состоялся после того, как Ольгу уволили из «Национальной школы красоты», где она преподавала искусство дефиле. Мы говорили о тех, за кого Ольга беспокоится больше, чем за себя — о животных, которые находятся под ее опекой. Они ждут возвращения Ольги и по-прежнему ищут дом.
— Когда я узнала, что меня увольняют, поняла, что меня, в общем-то, не волнует потеря должности, статуса какого-то, — делится она. — Стресс был только от того, что я не могу ответить себе на вопрос: «Как теперь кормить животных?». Я-то готова есть одну овсянку — это вообще не проблема. Но им нужен качественный корм и лекарства, они не могут подождать, пока у меня всё наладится. Поэтому, кстати, я спокойно рассматриваю любые предложения по работе. Если надо, пошла бы и таксовать — не вижу в этом ничего постыдного.
Мы пришли в гости к Оле, чтобы познакомиться с теми, за кого она переживает больше, чем за себя, а заодно познакомить с ними вас. Кто знает, возможно, вы узнаете своего друга в ком-то из подопечных одной из самых красивых женщин Беларуси.
«Я с детства задавалась вопросом: «Что со мной не так?»
Оля признается, что у нее мало счастливых воспоминаний из детства. В родной деревне Заборовье, что в Лепельском районе, она была инопланетянкой — никто не понимал, что мучает маленькую Олю, а она не умела объяснить.
— Не знаю, как это получилось, но эмпатия к животным у меня была всегда. Хотя среди родственников ни у кого такого отношения к ним нет. Как и все жители деревни, родители держали животных на убой — и день, когда это происходило, был для меня самым ужасным. Эти несчастные коровы… Да ты к табуретке за 5 лет привыкаешь, а тут — живое. Я с ужасом смотрела на нашу Зорьку и понимала, каким будет ее конец.
Знаете, даже сейчас иногда вижу сны о том, как ее забирают — и сразу просыпаюсь… Кстати, коровы — камень преткновения в моих отношениях с любимым Довлатовым. Помните, он говорил, что в них есть что-то жалкое? Что они безвольные. А я вижу в них какое-то бесконечное смирение, и это меня ужасно трогает.
Из-за животных я в детстве отдалилась от бабушки с дедушкой. У них были кролики — и когда я с ними познакомилась, счастью не было предела. Всё время играла с ними: они же смешные такие — с этими своими носами… А однажды утром вышла во двор, увидела, как сушатся шкурки — и всё поняла. И на кроликов больше смотреть не могла, и разговаривать с бабушкой и дедушкой — тоже.
Этот невероятный цинизм, с которым человек подчинил себе все живое, шокировал меня уже тогда, просто я не знала, как об этом сказать.
Ведь потребительское отношение деревенских ко всему живому было нормой. И случалось кое-что похуже. Например, сосед застрелил собаку на моих глазах, когда я была ребенком. И это был не единственный такой случай.
Оля стесняется и не хочет плакать, хотя в глазах стоят слезы:
— Так, всё, не обращайте внимания, я нормальный человек! Хотя, на самом деле, нет. (Смеется.)
Я с детства задавалась вопросом: «Что со мной не так?». Потому что видела, что никого не волнует то, из-за чего я спать не могу. Правда, сестра моя — она на 3 года старше — тоже сострадала животным. Не относилась к ним так, как я, но по крайней мере не считала меня сумасшедшей. Например, помогла, когда я в 4 года впервые решила спасти кошку. Мы назвали ее Томой и спрятали на печке от мамы с папой. Бедная кошка, наверное, она думала, что попала в пыточную. (Улыбается.)
Заговор был раскрыт, Тому разрешили оставить. Я и сейчас ее помню, первую мою кошку.
Спустя годы на освободившееся место Тамары, которая, как говорят в деревне, «ушла умирать в лес», пришли десятки животных, которых Оля забирала с улицы, лечила и находила для них новых хозяев.
— Стоп-сигнала у меня, конечно, совсем нет, — констатирует она и обещает «работать над этим». — Иногда я подбирала животных, понимая, что денег в кошельке хватит ровно на один осмотр у ветеринара — и дай бог, чтобы не нашли ничего серьезного, потому что оплатить лечение будет нечем. Говоришь себе: «Ладно, я хотя бы попробую, а потом как-нибудь разберемся».
И, правда, как будто кто-то сверху это видит. Сразу появляются какие-то варианты подработки, съемки предлагают. И деньги откуда-то появляются, и животное идет на поправку, и всё не зря.
Я сама себя спрашивала не раз, почему не получается сжать зубы и пройти мимо. Наверное, потому что мне всегда было жаль слабых. Тех, кто не может себе помочь, тех, кто уязвим перед более сильным. Это и самые незащищенные слои социума, и, конечно, животные. В Беларуси у них в принципе нет никаких прав. Они всегда под угрозой, в опасности каждый день — и эта мысль не дает мне покоя.
Ведь у каждого из них есть своя история и своя боль — и хоть раз соприкоснувшись с этим, уже не можешь зажмуриться и не видеть.
— Чью историю невозможно забыть?
— Да каждую… За годы волонтерства я не встретила ни одного животного, которое не нуждалось бы в сочувствии и любви.
Например, у меня была на передержке собака с семью щенками. Она до этого жила в стае и была настолько дикой, что, попав в квартиру, попыталась выпрыгнуть в окно. Полет я предотвратила, но она сорвалась с поводка на следующий день — и сбежала к своим. Я металась по городу, пытаясь ее найти и вернуть — всё зря.
А на третий день материнский инстинкт оказался сильнее, и она вернулась к щенкам и ко мне сама.
Что в итоге: сейчас мне присылают фотографии, на которых она лежит с блаженной мордой и кверху пузом в лежаке. Живет она в Вене, ведет богемный образ жизни и, кажется, совсем не хочет обратно на улицу, в стаю свою на Одоевского.
А еще была кошка Маруся! Героическая мама, с которой очень подло обошлись люди.
Она жила возле строящегося музея Великой Отечественной войны. Катаясь на велосипеде, я часто заруливала туда, чтобы ее покормить. Меня утешало, что там было огромное количество строителей, которые, как мне казалось, к ней привязались — не бросят.
Но когда музей открывался — а на открытие должно было приехать много руководящих лиц, президент страны — у меня что-то екнуло: «Надо заехать и узнать, как там Маруся».
Приезжаю — и мне говорят, что она успела окотиться: котят выбросили в мусорку, а Марусю вывезли за пределы Минска.
Какие-то сознательные малярши — дай им Бог здоровья — из мусорки малышей достали и устроили в подсобке. Ну, а маме помочь не успели.
Котят я сразу забрала к себе, и, ни на что особенно не рассчитывая, попросила: «Если вы вдруг узнаете что-то о кошке, позвоните».
И, представляете, раздается звонок: кошка вернулась! Все когти были сточены, сама грязная, тощая — долго откуда-то шла. Но смогла вернуться. Семья воссоединилась — и это было счастье.
«Когда было много съемок и две работы, на животных уходила треть, а иногда половина всех доходов»
Оля верит, что у животных, как и у людей, есть своя судьба — не всегда счастливая. И тут же вспоминает кошку, от которой старые хозяева отказались, а новые даже не стали ее искать, когда она выпала из окна. На вопрос Ольги «как же так, почему не позвонили мне, почему не искали?» — ответили: «Потому что она глупая какая-то».
— Это самое ужасное, с этим очень трудно жить, — делится она. — Когда ты дал кому-то надежду, показал, что есть тепло, вкусная еда, забота, а потом снова — страх, боль, улица. И одиночество. Я верю, что это чувство брошенности, покинутости присуще не только нам, людям.
— Сколько животных сейчас на вашем попечении?
— Давайте считать… Моих — четверо. Трое котов и собака. У родителей — две собаки и кот-диабетик, они тоже под моей опекой.
На кураторстве у меня — три кота: Глаша, Боб и Гонзик. А еще собака Фроська и три щенка без имени. Все они на передержках, некоторые — на платных.
Итого, получается, 14, да? Ужасно. (Смеется.)
— Сколько денег нужно, чтобы их содержать?
— В хорошие времена нужно было около 650−700 рублей на еду. Если нужно лечиться или делать операцию, дело хуже. Например, стерилизация стоит от 150 до 270 рублей — в зависимости от размера животного. Стационар, который часто необходим тяжело больным, обходится в 700 рублей за неделю. Серьезные операции — отдельная история: у Боника их недавно было две — в общей сумме получилось 1400 рублей.
Когда все были здоровы, на животных уходила треть, иногда — половина всех моих доходов. Это когда было много съемок и целых две работы. (Улыбается.)
— Ольга, что думаете насчет цитаты классика, Льва Толстого: «Государство, которое плохо относится к животным, всегда будет нищим и преступным»?
— Думаю, что она, к сожалению, не утратила свою актуальность.
А еще я вижу связь между тем, что мы наблюдаем в последние месяцы, и тем, как в нашей стране на протяжении десятилетий относились к животным.
Маркер гуманности и социальной политики государства для меня — отношение к самым слабым и уязвимым членам общества. К старикам, инвалидам и животным. По моему мнению, они тоже члены общества.
Почему у нас на улицах нет инвалидов? Потому что нет безбарьерной среды, и они вынуждены сидеть дома.
Почему наша бабушка, в отличие от пенсионеров из развитых стран, которые колесят по миру, может себе позволить только сходить в продуктовый? Где будет стоять в каких-то бурках советского образца и подсчитывать копейки на кассе: хватит — не хватит? Потому что у нее нищенская пенсия.
А животные… Система не может предложить им ничего, кроме убийства.
Это просто конвейер уничтожения, который работает абсолютно бездумно, на автоматизме.
Если бы все те деньги, которые государство платит ловцам с Гурского или сотрудникам ОМОНа, оно потратило на беспомощных и бесправных жителей своей страны, двуногих и четвероногих, мы бы жили в другой Беларуси.
Но никто не хочет этим заниматься. Я не знаю почему. Неужели среди тех, кто принимает решения, нет людей, способных на эмпатию? Тех, кто понимает, что цивилизация — это не то, на какой машине ты ездишь, в каком доме ты живешь. А то, что происходит за пределами твоего дома, то, по каким законам живет всё вокруг тебя.
Ольга говорит, что события, которые произошли в первые дни после выборов, ужаснули ее, но не стали откровением. И объясняет почему:
— Я знаю, что многие меня осудят за то, что я скажу. Но ту боль, которую испытали в эти дни все нормальные люди, читая новости, я чувствовала уже не раз. Например, когда проезжала мимо Гурского, где вой стоит. Где животные каждый день сидят в клетках, страдают от страха и боли, а потом их убивают.
В эти дни мы узнали, что в нашей стране есть садизм по отношению к людям. И это ужасно.
А еще у нас есть геноцид по отношению к животным, который происходит в режиме нон-стоп — и об этом я знала всегда.
— Никогда не хотелось «обезболить» себя, просто уехав отсюда?
— Нет, никогда. Я, конечно, отдаю себе отчет в том, что все мои попытки помочь — это капля в океане, борьба с ветряными мельницами, пока не изменится закон и само отношение общества к слабым. Я спасаю одно животное, а за это время умирает десяток.
Но я знаю также, что если такие энтузиасты, как я и мои друзья по зоозащите, уедут из страны, то белорусским животным — конец.
А я не хочу, чтобы равнодушие и жестокость к кому бы то ни было в нашей стране стали нормой. Раз мы родились здесь, значит нам защищать слабых и бороться за будущее, в котором всё будет по-другому. Такi лёс. (Улыбается.)
Ольга признается, что за последнюю неделю получила много сообщений, общий смысл которых сводится к одному: «Чем помочь?». Лучшей помощью, по ее словам, будет новый дом для кого-то из ее подопечных. Рассказываем о них:
Гонзик
— Самый интеллигентный из всего прайда! Я таких котов еще не встречала, — удивляется Оля. — Столько уже благородства и достоинства. Никогда не будет клянчить еду, никогда не будет навязчив. Его хозяйка умерла, а детям он оказался не нужен и остался на улице. Ходил, несчастный, вокруг дома, где раньше жил — не кот, а один сплошной колтун. А потом я его забрала, и оказалось, что кот — красавец.
Гонзик очень ласковый, любит прийти пожалеться, помурлыкать, прилечь рядом. Он подойдет любому доброму человеку — идеальный кот.
Боб
— Противоположность Гонзика: злодей, хулиган, еще и подворовывает. Но очень обаятельный, ласковый, смешной. Харизма у него невероятная. С ним точно не соскучишься! А еще по ночам он залезает под одеяло, требует, чтобы его обняли, и в приступе любви и нежности пытается тебя умыть. (Смеется.)
Глаша
— Смотрите, как она позирует… Чувствуется моя школа? (Смеется.)
Глашеньку я нашла возле ТЦ «Галерея» — на парковке. Она, балдося эта, играла с сухими листьями, которые гонял ветер. А вокруг — машины. Ну что сказать: дальше всё как в тумане — и вот я уже еду с Глашей домой. Она добрая, игривая, очень компанейская девочка. Обожает Гонзика — любит спать с ним рядышком, свернувшись сердечком.
Фрося
Эта голова два уха увязалась за кем-то из собачников и пришла ровненько к моему дому. Все разошлись, а Фрося и я остались. За нее у меня особенно болит сердце, потому что она живет в стесненных условиях, на передержке, где ей не могут уделять внимание. Каждый мой приезд для нее и огромная радость, и травма.
Она очень активная и энергичная, идеальная собака для частного дома с огороженной территорией. Отличная охранница, но своих людей обожает до истерики — ну, сами видите, собаку разрывает от любви. (Улыбается.)
Все подопечные Оли здоровы, имеют опыт жизни с другими животными, приучены к лотку или выгулу. Если вы готовы дать дом кому-то из ее питомцев, вы можете связаться с редакцией по номеру: +375 44 598−86−68 (Viber, Telegram, WhatsApp). Разумеется, мы не сможем отдать кого-либо из подопечных Ольги до ее выхода на свободу. Однако мы можем заранее обсудить все детали и договориться о переезде питомца в новый дом после освобождения Ольги.
