Вчера меня ранили в самое дорогое — в гордость и мужественность. А дело было так. Я решил пообедать с Оленькой. Это коллега из соседнего отдела, юная фигуристая волейболистка. Скучала одна за столиком, я и подсел. Оленька чудесная. Искренняя, улыбчивая. Ее всегда хочется укутать в плед и напоить теплым молоком.
И вот весь обед мы мило болтаем о путешествиях, средиземноморской кухне и спорте. Потом рассчитываемся с официанткой. «Спасибо тебе за компанию», — говорю. А Оленька беззаботно отвечает: «И вам». И красиво уходит.
«И вам», понимаете?
Как будто мне все шестьдесят! Как будто у меня брылы, одышка и лысина размером с аэродром. Как будто в бороде застряла капуста, в ушах растут волосы, а животом можно открывать любые двери. Как будто я хожу, опираясь на палку, и забываю, о чем говорил минуту назад.
«И вам!»
Понимаете, я всегда себя тешил надеждами, что выгляжу неплохо. Многие удивляются, когда узнают мой настоящий возраст. Удивляются в хорошем смысле. Ну то есть они думают, что я моложе.
И тут на тебе — «И вам».
Я был настолько уязвлен, что даже пожаловался жене…
Никогда не жалуйтесь жене на то, что юная коллега считает вас старым! Сочувствия не добиться, пустая трата времени. И опасная к тому же.
В общем, я почти свалился в типичный для среднего возраста круговорот невеселых мыслей. Но глупая привычка искать во всем хорошее выручила и здесь.
Да, Оленька, мне почти сорок. Объективная реальность такова, что борода моя седа (напевать голосом Кикабидзе), после любой физической нагрузки я восстанавливаюсь две недели, а по вечерам порой хочется не амурных подвигов, а спать.
Но есть и плюсы.
Один из них — я живу на свете так долго, что застал несколько эпох сразу. Уютная цифровая современность приятна и удобна. Но не кружит голову, потому как я помню дикие звуки модема, что подключался ночью на беспарольник. В глухих местах на рыбалке меня не ломает от того, что телефон не ловит Сеть, ведь были времена, когда не было даже телефона, привязанного проводом к стенке. Я ценю дорогое изобилие торговых центров, потому что помню пустые полки магазинов и очереди за кефиром по утрам.
Я помню даже тот самый Советский Союз. Мы с ним общались, хоть и были очень разные. Я был ребенком, а он — глубоким стариком с геморроем и деменцией.
Заводское общежитие, комната, в которой, когда перед сном раскладывали все диваны, не оставалось пустого пространства, вся детсадовская группа в одинаковых сандаликах, искренние вопросы вроде «папа, а ты любишь Ленина?», мама озабоченно капает в кружку с молоком йод из бутылочки, громкие алкаши во дворе (впрочем, они и сейчас с нами)…
Многие считают, что нельзя Союз «гнобить однозначно». Что в то время много чего было создано и достигнуто.
Ну да. Советский Союз долгие годы противостоял всему миру в холодной войне. Советский Союз покорял космос и Арктику. Советский Союз рождал тонкую литературу диссидентов и копал вечную мерзлоту руками заключенных.
Но главным его продуктом была депрессия граждан. Тоталитарная система, построенная на костях и полезных ископаемых, где над каждым рабочим были парторг, сотрудник в штатском или вертухай, казалась незыблемой даже тогда, когда начала распадаться. И, как обычно это бывает, бездарные приспособленцы получали квартиры на проспекте с высокими потолками, автомобили с шофером и кушали икру. А думающие люди пили от безысходности.
Поэты работали дворниками, музыканты — кочегарами, художники — таксистами. Потому что такой системе культура нужна только в виде агитплаката. Предприимчивые люди не могли учреждать фирмы и акционерные общества. Они брали взятки, паразитировали на товарных базах и фарцевали. А большая серая масса рабочих и служащих просто сидела ежедневно на работе, напряженно глядя на часы. Наиболее удачливые копались по выходным в своих шести сотках…
И не было никакой возможности вырваться из системы, от чего всё творчество того же Довлатова пронизано унылой безнадежностью.
Такое вот детство на общей кухне, Оленька.
И вот год две тысячи двадцатый. Технологические гиганты, виртуальная реальность, Илон Маск. А на отдельно взятом «клочке» в ускоренном режиме восстанавливается система советского типа.
Боюсь, что двадцать шесть лет работы над ошибками ранних девяностых приведут экономику обратно, к состоянию развала Союза. Круг замкнулся, а для антуража закрылись границы.
Добавились и новые атрибуты той эпохи. Тотальная слежка за гражданами, узаконенное беззаконие, тюрьмы, недопущение какого бы то ни было инакомыслия. И, конечно, враги. Для постоянного притеснения людей и свобод нужны красивые оправдания. Поэтому враги всегда многочисленны и коварны.
Слушайте, я не хочу обратно в Советский Союз.
Я не понимаю людей, которые вспоминают эскимо и дешевую водку с ностальгией. Та система была и есть отвратительна. Не только потому, что приводит рано или поздно к жизни в бараках и питанию пустой кашей. А потому, что уродует человека.
Из любопытного, предприимчивого, весёлого и свободного она делает послушного, серого и тихого. Никаких идей, отклонений от нормы, ярких причесок и татуировок — кроме тюремных, конечно. Детишки, что заходят в школу строем. Студенты, что не имеют права на мнение. Скучные конторы, невыразительные лица. Половина населения сидит, вторая половина — сторожит…
Я не хочу в Советский Союз. Мы совершенно точно можем построить что-то гораздо лучшее, а главное — новое. В стране полно грамотных, умных и честных людей, классных инициатив и компаний, талантливой молодежи. Я хочу жить в стране, которой Беларусь может стать, когда нашему потенциалу хотя бы перестанут мешать, бог с ней — с помощью.
Я даже согласен пожить бедно некоторое время. Согласен испытывать лишения, страдать от безденежья, видеть какое-то социальное напряжение в обществе. При том условии, что буду видеть движение вперед, к этому будущему, которое не должно быть похоже на наше темное прошлое.
Такие вот мысли, Оленька. Брюзжание стариковское, не иначе…
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции.
